«Не волнуйтесь, что ваши дети могут услышать неприличные слова, – это неизбежно, — заявил Игорь Губерман, едва выйдя на сцену кемеровской филармонии. – Им просто суждено познать русский язык во всем его богатстве».
Как утверждает сам Игорь Миронович, он на сцене всего лишь любитель, а не профессионал. А потому волнуется перед каждым выступлением, хотя читает «свои стишки» (собственное определение Губермана. – Прим. автора) уже много лет. И, несмотря на предконцертное волнение, Игорь Губерман рассказал читателям «МК в Кузбассе» о своей жизни, творчестве и том, почему слово «жопа» встречается в его «гариках» достаточно часто.
Генерал и ж…
— Игорь Миронович, в своем творчестве вы не боитесь, что называется, «крепких выражений». Это правда жизни или способ зацепить читателя, привлечь его внимание?
— Я отвечу словами известного российского ученого-лингвиста Бодуэна де Куртене: слово «жопа» такое же красивое, как и слово «генерал». Все зависит от употребления. Я никогда не считал свои литературные опыты чем-то вроде поэзии или искусства. По сути, я – графоман. Однако при этом хорошая идея, которую можно использовать для написания очередного стихотворения, гораздо важнее и значимее, чем хорошая рифма. Тут, как говорится, была бы мысль, а облечь ее в форму гораздо проще.
— Вы родились в СССР, потом уехали жить в Израиль, сейчас приезжаете с концертами в Россию. А все-таки, где ваша родина?
— Разумеется, и Россия, и Израиль – это две моих родины. Но живу в настоящее время в Израиле и уезжать оттуда не намерен. Россия? Ну… Сюда я приезжаю где-то раза два в год. Чтобы водки с друзьями попить или дать концерт. Причем неважно, в каком зале. Бывает, выступаю перед большой зрительской аудиторией. Бывает, приглашают на небольшие частные мероприятия. В принципе, для меня это безразлично. Стараюсь настраиваться одинаково. И всегда волнуюсь. Наверное, потому что я не профессионал.
Несмотря на то, что родины у меня две, гражданство одно – израильское. А российское я получать не собираюсь. И дело здесь не в том, что это какая-то принципиальная позиция – просто незачем. К тому же в свое время у меня его отобрали, хотя я и не настаивал. Даже более того, заставили за это заплатить какую-то сумму. Не помню уже: то ли 50, то ли 500 рублей. А сейчас восстанавливать гражданство? Да еще за это деньги платить? Думаю, мне это не надо. Так что сегодня я в России иностранец. А Израиль, в котором я живу с 1988 года, мне близок. Мы там живем достаточно непросто. Ведь наша страна – последний рубеж западной цивилизации на востоке. Независимо от того, понимают ли это представители той самой цивилизации этот факт или нет.
Совет пахана…
— За свое творчество вы во времена Советского Союза получили пять лет лишения свободы. Как вы сегодня относитесь к своему лагерному опыту?
— Трудно говорить, что колония – это то место, о котором можно вспоминать с грустью, однако именно там состоялось много встреч и событий, которые так или иначе повлияли на мое творчество. Отмечу, что мне удалось договориться с блатными, и они меня не трогали. Более того, даже в чем-то помогали. У меня в колонии даже было нечто вроде рабочего кабинета. Когда заканчивался рабочий день и сотрудники тюрьмы в большинстве своем уходили домой, мне удавалось проникать в медсанчасть и там работать. После чего тщательно пряча рукопись подальше от посторонних глаз.
Занятно, что я наивно полагал, что о моих стихах среди осужденных никто не знает. Каково же было удивление, когда, однажды встретив местного «пахана», я услышал от него вопросы касательно моего творчества. После непродолжительного разговора он покровительственно сказал мне: «Губерман, когда в следующий раз тебя посадят, постарайся попасть в эту же колонию. Потому что второй раз там же сидеть значительно легче». К счастью, мне не довелось воспользоваться советом блатного авторитета.
— В свои 73 года вы ведете достаточно активный образ жизни, постоянно выступаете перед публикой, летаете из страны в страну с гастролями. Как вы считаете, ваш зритель за прошедшие годы изменился?
— Лично я не заметил этих перемен. Даже если они и случились. И сейчас, и раньше на моих концертах собирались и люди совсем молодые, и те, кто постарше. Мне кажется, и интерес к моему творчеству каким был, таким и остался. Это как-то не очень зависит от времени. Более того, мне кажется, сейчас люди, может быть, даже с каким-то обостренным интересом относятся к моим стихам. Не знаю точно, с чем это может быть связано. Может быть, с тем, что в России сейчас интересно. Страна рождается или готовится к рождению. Люди это чувствуют. А мое творчество позволяет как-то по-другому взглянуть на привычные вещи, на самих себя. Так, наверное…
Ну а говоря о моих 73-х годах, конечно, приходится признать, что я нахожусь в том возрасте, когда уже начинаешь бояться… Не знаю — чего. Наверное, не старости – ее боятся молодые, — а дряхлости. Страшно одряхлеть.
«Спасибо-пожалуйста»
— Ваши четверостишия часто вызывают смех или по крайней мере улыбку. Кажется, что и автор должен быть как минимум оптимистом.
— Вовсе нет. Никакой я не оптимист. А ирония – это, пожалуй, просто свойство, которое или есть, или нет у человека. Вот, например, не так давно мне делали достаточно сложную операцию. Все прошло хорошо, но тогда, в предоперационной, было не очень-то весело. И когда меня уже готовили на операцию, зашли врачи. Меня многие знают, вот и сотрудники той клиники зашли. И на меня, видимо, посмотреть, и как-то подбодрить. Один из врачей сказал: «Игорь Миронович, мы вам сделаем хорошую анестезию. Вы даже не заметите, как операция пройдет. А мы вас подождем». А я ему ответил: «Да, да, конечно. Только ждать не надо. Начинайте без меня». Такая вот шутка невольно получилась.
— Ваши стихи действительно широко известны. Уж в России – так это точно. А когда вы впервые поняли, что к вам пришла слава?
— Слава? Ну, наверное, когда меня выпустили из колонии и отправили в ссылку – я жил и работал на поселении в Красноярском крае. И вот там как-то раз мне надо было доехать до одного населенного пункта, который был расположен совсем недалеко от места, где я жил… Я вышел на дорогу и стал голосовать. Первая же попутка остановилась, и водитель согласился меня подвезти. И вот едем мы, о чем-то говорим. Потом он щурится, что-то припоминает и говорит: «Слушай, а это ты… ну тот, про которого все говорят?» Я, конечно, растерялся: «Не знаю, говорю, — наверное, я». А водитель продолжает: «Ну да, точно ты. Который всем говорит «спасибо-пожалуйста». Видимо, водитель имел в виду мою излишнюю по местным меркам вежливость. Такая вот слава получилась…
Справка «МК»:
Игорь Губерман родился 7 июля 1936 года в Харькове. После школы поступил в Московский институт инженеров железнодорожного транспорта (МИИТ). В 1958 году окончил МИИТ, получив диплом инженера-электрика. Несколько лет работал по специальности, параллельно занимаясь литературой.
В конце 1950-х познакомился с А. Гинзбургом, издававшим один из первых самиздатских журналов, «Синтаксис», а также с рядом других свободолюбивых философов, деятелей литературы, изобразительного искусства. Писал научно-популярные книги, но все активнее проявлял себя как поэт-диссидент. В своем «неофициальном» творчестве использовал псевдонимы, например И. Миронов, Абрам Хайям.
В 1979 году Губерман был арестован и приговорен к пяти годам лишения свободы. Попал в лагерь, где вел дневники. Затем, уже в период ссылки, на базе этих дневников была написана книга «Прогулки вокруг барака» (в 1980 написана, опубликована в 1988). В 1984 году поэт вернулся из Сибири. Долго не мог получить прописку и устроиться на работу.
В 1987 году Губерман эмигрировал из СССР, с 1988 года живёт в Иерусалиме. Часто приезжает в Россию, выступая на поэтических вечерах.
