Рабочий день
Работаем мы сутки через трое. Cмены распределены так, что одни бригады начинают работать с восьми часов утра, другие – с девяти, чтобы в обеденное время было, кому работать. Кто-то берёт больше смен и работает сутки через сутки. Перерыва на еду в течение дня два: я обедаю в семь вечера и ужинаю в три утра.
В начале рабочего дня я принимаю «родовую», «сердечную» и «желудочные сумки» (там разные наборы медикаментов), и вперёд – на вызовы.
В нашей «скорой» катастрофическая нехватка кадров, поэтому на территории в 50-70 тысяч населения в смену может дежурить от трёх до пяти бригад и это ещё нормально – бывает и по одному экипажу на весь район. Вызовов обычно от 15 до 35 за смену на одну бригаду. Мой личный рекорд – 51 вызов за сутки, но к концу той смены мы выглядели хуже, чем больные!
По стандарту положено, чтобы карета скорой помощи приезжала через 20 минут после вызова, но в реальности получается, что пациентам приходится ждать по два-три часа. Значимость вызовов на определяет диспетчер: если сначала поступил вызов от пациента с порезом ладони, к примеру, а следом за этим – вызов для ребёнка или пострадавших в ДТП, тогда мы «забиваем» на первый, разворачиваемся и едем на второй! Бывает и так, что люди уже квартиру открывают для нас, а мы у порога разворачиваемся и убегаем.
Однажды мы ехали к человеку с «простудой», и по пути успели отработать ещё семь срочных вызовов. Приехали на тот вызов через 12 часов. Нас просто послали матом.
Зарплата
Уровень зарплаты зависит от количества смен, квалификации и стажа работы на одной подстанции. Например, если отработал на одном месте три года, тебе идёт дополнительно 30% оклада., за пять лет – 50%, за семь лет – 80%.
Я по семейным обстоятельствам вынужден был уволиться с одной подстанции и перевестись на другую, поэтому получаю «чистый оклад». За 160 часов в месяц – 12-14 тысяч рублей.
У нас есть на подстанции медики, которые получают и по 30-40 тысяч, правда, работают долго и берут много смен. Например, разведённые женщины-медики домой приходят только ночевать – в небольших перерывах между сменами. Некоторые устраиваются параллельно на две–три подработки: в поликлинику, ПАТП, предприятия, где нужен медосмотр и т.д. В сумме это даёт приемлемый доход.
Пациенты
Моего человеколюбия и альтруизма хватило ровно на год после окончания медколледжа. Теперь я людей не люблю, и начинаю еще активней не любить где-то после 15 вызова на смене: 80% звонков в скорую – по абсолютно пустяковым поводам, а в 90% случаев причина бед пациентов – собственная тупость.
Например, бабушкам страшно ложиться ночью спать, они начинают трезвонить в скорую: «А измерьте мне давление, а дайте таблеточку от головы». Приезжаешь, измеряешь, даёшь таблеточку. Огромное количество вызовов на нас перекладывают педиатры: им лень идти на вызов к прихворавшему ребёнку, поэтому они сразу советуют вызывать скорую. Приезжаешь, смотришь – малыш температурит чуть-чуть или покашливает, обычное ОРЗ или зубы режутся. Успокаиваешь родителей, дежурно предлагаешь госпитализацию. С таким под силу справиться терапевту и не гонять «скорую».
Есть пациенты, которых хочется придушить. Вызывает нас как-то девушка. Диагноз: резаная рана. Летим, думаем, что что-то серьёзное, потеря крови. Она нас встречает и рыдает. Показывает палец. Палец! Поцарапала ножом, пока салат резала, царапина меньше, чем от кошачьего когтя! Я ей эту царапину чуть ли не до локтя зелёнкой замазывал.
Другой 40-летний мужчина вызвал нас в пять утра из-за того, что у него температура 37,2. Вид у него был как у умирающего лебедя. Как до 40 лет дожил при такой сверхранимости, непонятно. А ещё одна дама начала возмущаться тем, что мы её пустяковую простуду лечим «неправильным» лекарством: она в Интернете прочитала, что в США изобрели новый противовирусный препарат, а мы её «совковым» лечим. И ещё жалобу потом на нас подавала за это!
Наркоманы и пьяницы
Пьяницы, в основном, зимние клиенты. Увидит кто-нибудь валяющееся тело, сам не прикасается, в чувства не приводит, начинает трезвонить в полицию и «скорую». Полиции «клиента» везти некуда, вытрезвители ещё в 2009 расформировали, а мы состояние пациента проверить обязаны, и до ближайшей больницы доставить – тоже. Грузим тело, везём в больницу и там штабелями складируем в приемном отделении – проспаться. Сколько раз алкоголики блевали и обделывались в машинах скорой – не сосчитать. Иногда лезут драться, но тут работают два волшебных приёма: надеваешь перчатку и влепляешь пару пощечин, чтобы в себя пришёл. Или укол, если совсем уж буйный. И то, и другое законно и действенно.
О каждой новой поставке спайса в город скорая помощь узнаёт быстрее полиции. В первые дни очень много вызовов на «передозы» — 5-6 за смену только в одном районе. Слава богу, у меня ещё ни один не умирал, но вообще явление частое – наши лекарства уже перестали на них действовать.
Не знаю, что поставщики закачивают в эту дрянь, но ездить на такие вызовы – просто трэш. Наркоман под спайсом или солью – настоящее зверьё. Мы в таких случаях без полиции не обходимся. Я лично видел, как один такой экземпляр легко порвал толстый кожаный полицейский ремень.
Наркоман-героинщик — относительно тихий клиент: сидит, виснет, после того, как откачаем, смотрит непонимающими глазами на нас, слушается. Только таких немного – всё больше людей употребляют синтетику.
Самоубийцы
Самая нелюбимая категория пациентов – суицидники. «Удачливых» суицидников довольно много, 2-3 случая в месяц на один район, а попыток суицида в разы больше — режут вены, глотают таблетки. Пытаются самоубиться часто истерично, демонстративно. Кстати, так делают не только подростки, но и взрослые. Мне часто попадаются мужики с кризисом среднего возраста, которые кромсают вены после ссор с жёнами или любовницами.
С теми, кто принимает таблетки, просто – стандартное промывание желудка. Пациент проблюётся пару-тройку раз при медиках – и мозг на место становится. С теми, кто режет вены, сложнее. Самоубиться таким способом трудно, а вот покалечиться – вполне реально. Таких везём в больницу. Шрамы, не разгибающиеся из-за перерезанных жил руки – последствия таких суицидов.
«Удачное» самоубийство – это чаще всего повешение. Приезжаешь, констатируешь смерть, ждёшь полицейских и следователей. Горе родственников словами не передать. Мы обычно не успеваем приехать вовремя: настоящие суицидники умудряются всё сделать втайне от близких, их обнаруживают минимум через полчаса, а это поздно. Был случай, когда близкие клялись – мужчина залез в петлю за 5-10 минут до приезда. Мы бросились реанимировать: срезали верёвку, полчаса откачивали. Бесполезно. Позже выяснилось, что родственники обманули со сроками обнаружения тела.
Трудные пациенты
Одно из самых ответственных дел на СМП – принять роды. Пациента сразу два – и женщина, и младенец, пытаешься успеть в роддом, при этом женщина чаще всего напугана, ведёт себя нелогично – в общем, настоящий экстрим. У меня как-то выдался сезон на принятие родов в машине скорой: закрыли на ремонт местный роддом, нужно было везти пациенток в соседний город. Там на середине пути мост, и вот под этим мостом у меня родились несколько младенцев. И мамы, и дети в итоге до роддома доезжали в приличном состоянии.
Кого действительно жалко, так это пациентов с хроническими заболеваниями и мам-одиночек. С такими пытаешься обращаться поласковей, успокаивать. Они обращаются только по делу, когда действительно серьёзные проблемы, не грубят медикам, адекватно оценивают ситуацию.
Хроники во время обострения терпят до последнего, перед тем как вызвать скорую пытаются как-то сами применить лекарства и почему-то всегда извиняются за то, что приходится нас «дергать». Смотришь на таких и думаешь – бедные, как же вы натерпелись-то перед тем как нам позвонить. Обычно всё заканчивается госпитализацией с инфарктом, инсультом, обострением панкреатита, повышением или понижением сахара и т.д. Кстати, сейчас лекарства подорожали, и таких вызовов, особенно от пенсионеров с хроническими заболеваниями, будет всё больше.
Мать-одиночка с больным ребёнком – это почти всегда мини-трагедия. Обычно видно, что женщина старается, заботится о ребёнке, а в критической ситуации сидит, растерянная: поддержать некому, в больницу ложиться – дилемма, так как и ребёнка одного не оставить, и ползарплаты терять на больничном страшно. А госпитализацию мы обязаны предложить по закону.
Таксисты и шахтёры
Как и многие медики скорой, я попутно подрабатываю фельдшером на других предприятиях – в такси и на шахте. Работа непыльная. В шахте основная задача – проверить самочувствие горняков, проследить, чтобы были не пьяные и не под наркотой на смену вышли.
Аналогичные задачи – в такси, только с той разницей, что я за их состояние несу ответственность в течение не смены, а всего полчаса после выхода на линию. То есть моя проверка – не гарантия безопасности пассажиров: водитель может со спокойной совестью в перерывах между вызовами и напиться или обдолбаться чем-нибудь. Не могу сказать, чтобы такие случаи были именно в мою смену в такси, но не раз слышал от других сотрудников СМП, что после ДТП таксисты часто пьют корвалол. Потом они, конечно, объясняют медикам – мол, испугались сильно, сердце прихватило, но мы-то знаем, что такие манёвры с лекарствами делают, чтобы скрыть алкогольное опьянение. Самое интересное, что у многих проканывает.
На шахте работать гораздо проще. После того как по новому областному закону на предприятиях сразу при входе охрана с алкотестерами стала проверять горняков, у фельдшеров на смене убавилось работы. Если охранники что-то заметили на входе, ко мне идут только за подтверждением и оформлением документов. В последнее время на предприятии стало очень жёстко, одно такое попадание «по пьяни» — и можно сразу вылететь с работы, поэтому шахтёры стали дисциплинированней. С похмелья приходят, да, а вот пьяными – очень редко. Практически то же самое с наркотиками. Я, как фельдшер скорой, знаю несколько способов, которые применяют, чтобы не попасться на употреблении наркотиков, к примеру, добавить лимонную кислоту в мочу или протащить в трусах шприц с «нормальной» мочой, но не все наркотики определяет тест, например, спайс может не оставить «следов», а насвай вообще не считается наркотиком.
А вообще сейчас работяги своей работой дорожат: даже больные (простуда, мышцы потянуло), но на смену идут. Мужики вроде хорошие, но мне, как медику, с ними трудно работать – в руки не даются, за своим здоровьем не следят. До смешного доходит: вчера мне мужик заявляет «Да мы, шахтёры, ничего не боимся, под богом ходим», а сегодня ноет, как девочка, увидев шприц, – уколов боится до обморока.
Конфликты
Если ты работаешь на скорой, то будь готов к тому, что на тебя периодически будут приходить жалобы от пациентов, а с коллегами-медиками из больниц будут возникать конфликты.
На любую подстанцию ежемесячно пачками приходят жалобы на сотрудников скорой: медики не вовремя приехали, не разулись, не так разговаривают, не так пахнут, у них не те лекарства и т.д. Большая часть жалоб – откровенный бред: разуваться нам не положено по правилам, на какие из запахов среагирует пациент, мы не знаем (одним не понравилось, что от девочки-фельдшера пахнет луком после недавно съеденного вместо обеда фастфуда), насколько вовремя мы приезжаем, контролирует диспетчер и т.д.
Зависит от начальника подстанции — будет ли он дергать нервы скоропомощникам по поводу каждой бумажки. Нам с руководителем повезло – зря не дёргает, на дебильные жалобы просто пишем объяснительные, а вот за жалобы по делу мы получаем серьёзные выговоры.
Агрессия со стороны пациентов или их родственников к медикам скорой помощи – это явление постоянное, почти фоновое. Медикам грубят, угрожают, натравливают собак, не пускают в подъезд или заехать во двор, иногда напрямую нападают, особенно на девушек. Всё это старательно замалчивается на всех уровнях, во избежание проблем. До СМИ доходят только уж совсем дикие случаи: убийства скоропомощников или серьезные травмы, как, например, на Урале, когда в женщину-фельдшера бросили гранату.
Такая жесть бывает и в Кузбассе: на скоропомощников в Кемерове напали с топором, в Новокузнецке двухметровый амбал запинал худеньких девушку-врача и парня-фельдшера за то, что уронили с носилок его 150-килограммового родственника (а перед этим сам помочь нести носилки не потрудился).
Да я и сам оказывался в подобной ситуации. Как-то раз вызвали реанимировать бабушку, которая умирала от старости: я её раз откачал, она в себя пришла, оглянулась и давай снова умирать. Начал откачивать второй раз – стою над ней не коленях, пот градом от усилий, и тут мне в голову прилетает банка с огурцами. Это родственники обиделись на то, что я старушку с того света некачественно вытащил. Я после этой банки лёг рядом с бабушкой, и если бы соседи за меня не заступились, неизвестно, чем бы всё кончилось. И вот такое постоянно. Причём электрошокеры, которым скоропомощникам теперь можно таскать на вызовы, тоже не помогают – уже были случаи, когда медиков этими же электрошокерами и долбили.
Между медиками тоже бывают конфликты. Например, почти все скоропомощники считают терапевтов из поликлиники тупыми. Есть даже такие районы, на которых знаешь, что закреплён определённый терапевт, и от него будет «подстава». Бывает, приезжаешь к человеку, а он хрипит, задыхается. Спрашиваешь, и выясняется, что пациент с утра на приёме был в поликлинике, сказали – ОРЗ. А у пациента уже пневмония, и не услышать хрипы в лёгких на приёме мог только глухой!
Врачи зачастую относятся к фельдшерам скорой с пренебрежением, как к недоврачам. Но у нас есть железный контаргумент – ни один врач, даже высокого уровня специалист, не может одновременно правильно собирать с асфальта жертву аварии, приводить в чувство человека с сердечным приступом и принимать роды. Ни один. Они все специалисты узкого профиля. Кстати, точно такое же пренебрежение со стороны врачей можно наблюдать и по отношению к медсёстрам. В общем, у медиков своя иерархия, и с этим надо мириться.
Похоронные агентства
Вечные спутники скорой помощи – похоронные агентства. Там, где скорая – там они. Это система работает уже лет 10-15 и в крупных городах, вроде Кемерова и Новокузнецка, и уже применяется в небольших, вроде Белова или Прокопьевска. При поступлении «серьёзного» вызова сигнал о нём тут же приходит сотрудникам похоронных агентств, и они уже едут на место – дожидаться смерти пациента, причём успевают зачастую вперёд скорой.
Cливать информацию похоронщикам может кто угодно – диспетчеры скорой помощи, водители, медики, полицейские, которые тоже часто бывают на выездах. Тем более что похоронщики предлагают довольно щедрое вознаграждение: ко мне как-то подкатил один агент, оставил визитку, сказал, что за звоночек о смерти пациента мне перечислит 5000 рублей.
Понятно, что для наших бедных работников медицины такие подкаты – настоящее моральное испытание: кто-то не видит беды в том, что перенаправит к растерянным родственникам специалиста, который сможет всё организовать и достойно похоронить человека. А я считаю похоронщиков стервятниками, они предлагают свои услуги порой довольно мерзко: заходят сразу после скорой и начинают наперебой буквально ломиться в квартиру к убитым горем людям. Доходит до ругани и ссор.
Приезжаешь на тяжёлый вызов, там уже стоит пять-шесть машин от частных похоронных агентств. В итоге живого пациента нужно срочно везти в больницу, и ты выходишь и кричишь похоронщикам что-то вроде: «Обломитесь, лучше помогите пациента до машины дотащить», — и зачастую они действительно поднимаются и тащат носилки до машины.
Коллектив
На скорой работают фанатики и психи, и мы правда любим свою работу, ведь это постоянный драйв.
К примеру, поступил вызов на аварию: быстро загружаешься, едешь, смеешься, разговариваешь о том как пирожки печь, кто какое кино посмотрел, а потом приезжаешь на место и — «щёлк!», у тебя в голове всё переключается. Оценить обстановку – несколько секунд, на стабилизацию состояния или реанимацию – несколько минут, а решения о том, что делать с пациентом, какое лекарство выбрать — приходят мгновенно. Реально бывает так, как будто прыгаешь наперегонки со смертью. Ощущаешь холодок от прилива адреналина. Дело сделано – опять расслабляешься и можно вернуться к разговорам о кино и пицце.
Когда-то работать на скорой было очень престижно: скоропомощники зарабатывали так же, как шахтёры, считались элитой медицины, поэтому в службу 03 народ активно шел. Сейчас «авторитет» скорой помощи сильно упал: скоропомощники стремительно стареют, на всех подстанциях – недобор медиков, костяк коллектива – женщины 35-45 лет и мужчины около сорока и старше, молодёжи мало. Периодически приходят на практику девочки-фельдшеры, поучатся на скорой месяц, потаскают тяжёлые каталки, понюхают бомжей, и уходят работать в стационары, где спокойней. Те, кто остаются – точно такие же фанатики, которые довольно быстро вливаются в коллектив. Такие из скорой не уходят.
Иллюстрации: Иван Рудасёв.
