— Это силикон сверху?
—Да, обычная силиконовая перчатка. Внутри титан.
— Если есть привычка грызть ногти — то можно?
— Нет, мне не удавалось — не хватает сгиба. Не самая удачная, как выразились травматологи, у меня ампутация. Надо было выше или ниже.
Мы сидим в кафе, напротив меня — Настя Бендиченко. Говорим о ней, и о ЧП, которое произошло три года назад, по стечению обстоятельств — в пятницу, 13 октября. Я разглядываю бионический протез на правой настиной руке. Не вижу глазами, но ощущаю спиной, как сидящие позади за столиками люди смотрят вместе со мной. А возможно, этого нет, и любопытство окружающих — только моя фантазия.
— Почему ты не хочешь давать мне интервью?
— Не знаю. Я не уверена, что это интересно. О чем мы будем говорить?
— О тебе. Это будет история преодоления. История о том, что ты смогла, потеряв руку, вернуться к жизни.
— Но я не герой, меня дико раздражало, и по сей день раздражает, когда мне говорят: «Ты такая молодец! Ты смогла». У меня выбора нет, я не могла по-другому! Я продолжаю жить, это не была конечная остановка. Раздражает, что делают героя на пустом месте. Нет в этом ничего героического. Я не спасла ребенка из огня, не совершила восхождение на Эверест. Я просто сделала то, что нужно было мне. Никому ничего не доказывая, не выпендриваясь.
— Я положу диктофон, пусть он пишет. Разберемся потом. Ты же видела вопросы?
Мы заказываем кофе. На столе лежит солнечный зайчик — отразившееся от окна осеннее новокузнецкое солнце. Я думаю, как неловко, наверное, рассказывать о личном незнакомому человеку. Но вроде, есть договоренность, и уже неудобно отказать.
Три года назад Настя работала на одном из предприятий Новокузнецка горным инженером, маркшейдером. Место работы — не офис, а подземные выработки. Пятница, 13 октября 2017-го: последний рабочий день, громадные планы на выходные.
— Мне не очень хочется вспоминать подробности этого дня. Скажу сухо: все произошло в горной выработке, когда я выполняла свои обязанности строго по инструкции. Руку затянуло в механизм, и это была ситуация, в которой я не была виновата. Огромное спасибо моему рабочему и горному мастеру, которые среагировали максимально быстро и оказали первую помощь. Могло бы все быть гораздо хуже… Боли вообще не было. Но плакала, честно: плакала. Наверное, от страха, кровь свернулась быстро. И это меня спасло. Не знаю, какая защита сработала в организме. Это чувство страха, это мысли, что этот день не может стать моим последним днем, что я еще не все сделала, что у меня ребенок маленький. И что я сама очень хочу жить.
Настя смотрит мне прямо в глаза. Кажется — еще немного, и она будет плакать. Но нет. Делает большой глоток кофе и взгляд уходит куда-то в сторону. Чуть суетливо, чтобы заполнить паузу, пью из своей чашки. Размеренный ритм монолога рушится, мы продолжаем разговор.
— Как ты пережила ампутацию?
— Руку не пришлось ампутировать, ее сразу отрезало и перемололо. Пока мы ехали до ВГСЧ, я смеялась. И за это сама себе благодарна. Я не ныла, не впала в истерику. Два дня была в реанимации. На третий день меня перевели в палату. На четвертый день студенческие подруги прислали мне поддерживающее видео. И тут меня накрыло. Я, наконец, заплакала.
— Люди, столкнувшиеся со смертельными заболеваниями или трагедией в жизни, часто задаются вопросом: «За что?» А иногда этот вопрос переформулируют: «Для чего?». Как было у тебя?
— Мыслей «за что?» или «почему?» или депрессии у меня никогда не было. Я не ковырялась в себе, а очень жестко гнала такие мысли прочь. Потому что внутри очень склонна к самобичеванию, слезам, переоцениванию своих возможностей. Несколько дней спустя после ЧП я озадачилась, как бы мне перестроить свою жизнь с учетом того, что теперь я не смогу быть правшой. У меня были длинные волосы, но я поняла, что теперь ни косу, ни хвост одной рукой не заплету. Не смогу больше писать правой рукой. Чистить картошку. Застегивать бюстгалтер. Да и вообще, многие вещи не смогу делать, как раньше. Только из-за этого я обратилась к психологу. И он мне действительно помог.
— Что сказал сын, увидев маму не такую, как обычно?
— Сын мне вообще ничего не сказал. Не хотела чтобы его везли ко мне в больницу. Выписали меня рано утром, когда он был еще в школе. Он пошел тогда только в первый класс. Встретила — спрятала руку за спину. Обняла. Он так посмотрел, улыбнулся, постеснялся немного… Я на руке акцент не делала, он сразу принял, что мама такая, и точка. Когда я в первый раз пришла с бионическим протезом в школу, его одноклассники очень сильно глазели. Но это же интересно: «Робот, робот!». Сава сказал: «Ну да, робот, и что?». И на этом все.
— Иронизируешь над собой, что робот?
— Конечно, киберлюди сейчас крутая тема у потерявших руку или ногу. Создаются целые сообщества. В быту, дома, я обхожусь без протеза. От него очень сильно устаешь в физическом плане, потому что он достаточно тяжелый. Вес своей руки мы не ощущаем, а вес того, что на тебе, очень мешает, все время хочется избавиться от него. Это порядка 2 килограммов.
— Помнишь тот день, когда впервые вышла на улицу с протезом?
— Я помню тот день. Но я не обращала внимания на окружающих, и не акцентировала на протезе внимание. Я помню хорошо момент, когда я вышла без руки. Был дискомфорт. Но это, наверное, больше зависит от характера. Другой скажет: «Идите лесом, я такая, какая я есть». И я стараюсь к этому относиться также. Бывает неудобно. Может, иногда спрячу руку.
Я слушаю Настю и думаю, что слова эти «киберчеловек» и «бионика» звучат слишком красиво и завораживающе, хотя никакой красоты совершенно в этом нет. И что слова эти маскируют производственную (дурацкое слово!) травму, делая ее последствия чуть ли не загадочными и полными таинственного сияния.
— Я в принципе стала лучше относиться к своему здоровью и больше заниматься спортом. Зимой — слалом-гигант и для души — горные лыжи с ветерком, летом — ролики, иногда — велосипед. Не сказать, что я передовик спорта, люблю лениться, как и все нормальные люди. Но без спорта я не могу представить свою жизнь. После травмы жутко хотелось встать на лыжи, и в первую же зиму я это сделала! Ездила с косметическим и тягловым протезами в трассе. У тяглового протеза есть ремень, который затягивается на спине, его я использовала для того, чтобы закрепить палку. Стала смотреть, как паралимпийцы катаются без рук. Даже сама хотела выступать в сборной (смеется), пока не упала, катаясь на роликах по детской трассе.
— А бионический протез? С ним нельзя тренироваться на лыжах?
— Нет, это очень хрупкая вещь, я его использую только в зале для силовых тренировок: гантели, штанга. Могу поднять до 10 килограммов. Проблемно использовать дома для готовки еды или мытья посуды: бионику может замкнуть от воды.
— Этот протез оплатило предприятие?
— Предприятие оплатило первый протез — бионику. Этот уже второй, от государства. Он стоит около 7 млн рублей, я получила его по закону. Но это было очень унизительно.
— Почему? Из-за обилия справок?
— Я действовала по всем этапам, которые предполагает закон. Помимо справок, есть комиссия, на которой тебя осматривают, рассматривают, ты должен доказать, показать. Но когда все очевидно, невольно задаешься вопросом: «Ну она же не отрастет, зачем вы издеваетесь?» Вообще, пока меня это не коснулось, я инвалидов на улицах раньше не замечала, не обращала внимания на людей в инвалидных колясках, с протезами. Это как с беременностью. Пока я не забеременела, я не видела, сколько на улицах ходит таких женщин. Но я не ощущаю себя инвалидом, но и не считаю это слово оскорблением.
Мы еще долго говорим с Настей, какой стала ее жизнь после потери руки. И о том, как стало неудобно открывать двери «на себя», держа в той же руке сумку. И о том, что даже с одной рукой можно управлять машиной (сначала на механике — со специальным приспособлением, а потом на автомате — одной левой). И о том, как ее поддерживали. Все стремились собрать деньги в помощь, хотя, говорит, Настя, особой необходимости в этом не было — государство и предприятие обеспечили ее полностью всем необходимым, включая средства реабилитации.
Очевидно — то, что случилось тогда, это дикая и нелепая случайность, которой не должно быть по самой логике вещей. И теперь от этого никуда не деться. И память хранит в себе все, что случилось тогда, в мельчайших деталях.
— За последние три года ничего не забылось. И соврет каждый, кто скажет, что такое можно забыть. Когда еще со мной не случилось эта история, я нередко сталкивалась с получившими увечья, травмы на шахтах. Тогда я думала, что людям, пережившим такие тяжелые случаи, со временем становится легче. Нет, совсем не легче. Оно навсегда с тобой, от и до. Какое-то время после получения травмы я еще не могла вспомнить детали, какие-то события того дня. Но потом, когда непроизвольно задумывалась, что-то всплывало в памяти. И сегодня, хотя прошло уже три года, все равно, по-прежнему свежо, больно и иногда немного грустно.
Мы допиваем кофе. Солнце медленно гаснет за горизонтом синих крыш, и мы провожаем его молчанием. А эти капли на телефоне — нет, не слезы, это пенка скатилась вниз по кофейной чашке.
